После того как все надежды на запрещение неограниченной воздушной войны международным правом оказались напрасными и стало ясно, что различные конвенции. в том числе и Гаагская, не сумеют остановить государство, вверившее себя новому оружию, европейские народы на основании заключений и советов международных экспертных комиссий начали приблизительно с 1930 года создавать свою гражданскую противовоздушную оборону. Германии, разоруженной и не имевшей никакого воздушного прикрытия, державы-победительницы также разрешили [216] с 1926 года заниматься пассивными мероприятиями по организации противовоздушной обороны.

При этом особое внимание уделялось защите гражданского населения от боевых отравляющих веществ, применяемых в воздушной войне. Во всех этих международных приготовлениях немецкие эксперты приняли живое участие и проделали большую теоретическую работу. Однако практическое осуществление защитных мер проводилось Германией весьма нерешительно. После 1933 года об этом лишь много говорилось, но в действительности даже в настоящее время очень многое в этой области осталось недоделанным. Национал-социалистские руководители никак не желали учесть возможность войны на территории Германии. Решающим считалось ускоренное создание такой сильной собственной авиации, чтобы всякое воздушное нападение на германскую территорию стало бы для нападающего смертельным. Утверждение Геринга о том, что ни один самолет противника никогда не появится над Германией, было встречено с почти слепым доверием.

Это привело к тому, что гражданский сектор противовоздушной обороны страны был отодвинут на второе место. К этому прибавилось еще и то, что принятие законов по организации противовоздушной обороны оказалось крайне трудным, так как основные условия, необходимые для защиты населения, выходя далеко за пределы собственно военных, затрагивали частные и общественные интересы, а в некоторых случаях были им диаметрально противоположны. В погоне за властью имперский министр авиации взял на себя также и заботу о гражданской противовоздушной обороне. Было бы разумнее возложить эту неблагодарную задачу, как и во всех других странах, на административное управление, которое руководило бы и авиацией, входившей в систему ПВО страны. Города, об обороне которых в конце концов и шла. речь, практически были исключены из этой системы, их оборона ограничивалась лишь тем. что они предоставляли в распоряжение органов ПВО различное оборудование.

Если бы воздушные налеты союзников, как это предсказывали некоторые пророки неограниченной воздушной войны, были предприняты в самом начале войны, то немецкие города оказались бы почти беззащитными. К началу войны [217] Германия построила один лишь фасад гражданской противовоздушной обороны. По-настоящему создание обороны, так же как и строительство всех вооруженных сил, началось уже в ходе войны и прекратилось в 1944 году.

Вначале противники отнюдь не стремились проводить крупные налеты бомбардировочной авиации и в своих первых незначительных атаках во время так называемой «сидячей войны» ограничивались бомбардировкой чисто военных объектов. После такого, казалось бы вполне умеренного начала, 11 мая 1940 года, то есть на другой день после того, как Черчилль возглавил новый военный кабинет, английская авиация атаковала город Фрейбург (в Бадене). 06 этом налете в документальном отчете помощника британского министра авиации Дж. М. Спэйта говорится следующее:

«Мы (англичане) начали бомбардировки объектов в Германии раньше, чем немцы стали бомбить объекты на Британских островах. Это исторический факт, который был признан публично... Но так как мы сомневались в психологическом влиянии, которое могло оказать пропагандистское искажение правды о том, что именно мы начали стратегическое наступление, то у нас не хватило духа предать гласности наше великое решение, принятое в мае 1940 года. Нам следовало огласить его, но мы, конечно, допустили ошибку. Это — великолепное решение. Оно было таким же героическим самопожертвованием, как и решение русских применить тактику «выжженной земли»{70}.

По мнению Дж. М. Спэйта и других военных критиков, не кто иной, как сам английский премьер-министр, развязал эту воздушную войну, «не делающую исключений», как ее окрестили в Англии. Английский военный историк генерал Фуллер пишет, например: «Если Черчилль, являясь главнокомандующим британских вооруженных сил, не мог сам стать полководцем, то он преодолел это затруднение тем, что повел свою «личную» войну, использовав для этого бомбардировочную авиацию английских ВВС в качестве своего дворцового войска». 11 мая 1940 года он приказал бомбить Фрейбург (в Бадене). Гитлер вначале не ответил [218] на этот удар, однако нет основания сомневаться в том, что налеты на Фрейбург и другие города определенно толкали его к тому, чтобы также перейти в наступление.

Лишь пятью месяцами позже, 4 сентября 1940 года, после того как многие другие города, и в том числе Берлин, восемь раз подверглись налетам, немецкая авиация предприняла ответный контрудар, совершив свой первый дневной налет на Лондон. Таким образом, Германия, справедливо признав свою вину во всем остальном, ни в коем случае не несет ответственности за развязывание «тотальной» воздушной войны.

«Ответные воздушные удары» были нанесены главным образом под влиянием органов пропаганды, чтобы успокоить поднимающийся в народе ропот. Пропаганда специально создавала у народа такое впечатление, будто усиливающиеся атаки англичан немецкая авиация встретит мощными контрударами. В действительности же с началом «воздушной войны без разбора» оба противника решили при первой возможности использовать бомбардировку целей невоенного характера как новое средство террора всеми имеющимися для этого в их распоряжении силами. «Многие утверждают, — говорит сэр Реджинальд Пэйджет{71}, — что наши бомбардировки явились своего рода мщением, но это отнюдь не верно. Они были вызваны исключительно исторической необходимостью». Бомбардировка как средство стратегического порядка, по мнению Спэйта, также не служила делу мести, а была лишь частью сознательно осуществлявшегося стратегического плана. Сам командующий английской бомбардировочной авиацией отрицает то, что бомбардировки немецких городов были вызваны чувством мести. «Меня часто обвиняли в том, — пишет он,_ что я в своих мыслях и действиях стремился к мести и потому. мол, разрушал немецкие города. Но такая мысль появилась у меня всего один-единственный раз. когда я увидел кафедральный собор Святого Павла, объятый пламенем. Это была самая худшая ночь из всех. которые я когда-либо пережил, и, движимый каким-то мгновенным чувством; я сказал тогда сопровождавшим меня людям: «Они сеют ветер, а пожнут бурю». В другом месте он добавляет: [219] «Черчилль также не хотел, конечно, разрушения немецких городов. У него не было стремления к реваншу, он просто стремился добиться успеха в войне, и никто не понимал так отчетливо, как он. что единственным для этого средством были последовательно осуществляемые бомбардировки»{72}.

По мнению Спэйта, решение англичан о начале террористических бомбардировок, толкнувшее Европу в адскую пучину современной «научной» войны с ее морем огня, крови и слез, было поистине «великолепным и героическим». Действительно, кроме Хиросимы, вряд ли найдется в истории войн более ужасное решение, чем решение объявить войну и смерть западной цивилизации, развивавшейся на протяжении длительного времени, культуре, которая на протяжении целых тысячелетий учила людей смотреть на войну, как на дело мужчин, и заставляла щадить женщин и детей.

Многое из того, в чем немцы после войны, в ходе различных судебных процессов, были признаны виновными, при более углубленном анализе действительной связи событий оказывается несостоятельным. Каждый из противников, ведя воздушную войну, хорошо понимал, что бомбы, сброшенные «по ту сторону», рано или поздно «возвратятся», и каждый все равно шел на этот риск. Всякому было ясно, что «налеты по Бедекеру»{73}, как например на Гейдельберг, Любек и Росток, вызовут ответные налеты на такие города, как Кембридж, Бат и Эксетер. но делать отсюда circulus vitiosus{74} какой-то мести значит впасть в заблуждение.

По общепринятому мнению, бомбардировка города Ковентри 14 ноября 1940 года считается началом гигантских воздушных бомбардировок. По крайней мере так было сказано органами официальной немецкой военной пропаганды. На самом же деле этот налет, совершенный четырьмястами средних бомбардировщиков на центр английской авиамоторной промышленности, был вообще самым крупным налетом германской авиации, но по своим результатам (0,5 кв.км. городских построек разрушено до основания) он был [220] сравнительно скромным. Производство авиационных моторов прекратилось лишь временно и через 2 месяца было вновь налажено. Прошло целых 6 месяцев, прежде чем последовал второй, менее интенсивный налет. Представление о том, что «причина наших бед» — Ковентри и что не будь налета на Ковентри, немецкие города не лежали бы в развалинах, — очень примитивно. Бомбардировочные флоты воюющих сторон были военными соединениями, и их командующие руководствовались не морально-идеологическими соображениями, а доводами оперативно-стратегического характера. Разрушительные действия с обеих сторон были результатом войны, следствием новой стратегической концепции, которая оправдывала подобные акты насилия якобы значительным сокращением продолжительности войны. Среди объяснений, выдвигавшихся в свое оправдание инициаторами этой варварской войны, наиболее часто встречается утверждение о том, что было бы преступлением перед, собственным народом оставлять неразрушенными города противника и этим самым ставить на карту жизнь своих собственных солдат. Если бы в английском кабинете министров руководствовались только стремлением «отквитаться», то бомбардировки городов Германии, вероятно, закончились бы после налета англичан на Росток в конце апреля 1942 года, так как, по признанию британского маршала авиации Гарриса, «общая площадь разрушенных городов Германии увеличилась после этого налета на 3,5 кв.км, что позволило нам свести счеты с немцами». Когда думаешь об этом, невольно содрогаешься, но тем не менее это факт. А какой смысл мог иметь реванш для американцев, на чью страну никогда не падала ни одна немецкая бомба?

Решившийся на такую крайность глава английского государства нашел в лице маршала авиации Гарриса исключительно подходящего человека для осуществления своих планов «тотальной» воздушной войны. Он сумел создать и воспитать корпус бомбардировочной авиации Британских королевских ВВС и (редкий случай в войне) остаться его командиром с 1942 по 1946 год. Он был одним из самых последовательных поборников теории абсолютного превосходства метода стратегических бомбардировок над всеми другими формами ведения войны. Когда Англия потеряла всех своих союзников и должна была один на один бороться [221] за свое существование, тогда вспомнили о Гаррисе. Его назначение на пост командующего бомбардировочной авиацией означало полный переворот в использовании бомбардировщиков. Если раньше они действовали во взаимодействии с другими силами авиации, то теперь бомбардировщики превратились в самостоятельный инструмент войны, способный оказать решающее влияние на ее ход. Гаррис создал огромную, не известную дотоле разрушительную машину и с ее помощью стал осуществлять свой план с максимальной быстротой и неумолимой жестокостью. Если сравнить Гарриса с Герингом, то можно сказать, что первый оказался последовательней, целеустремленней, прямей и удачливей своего противника. В многолетней ожесточенной и упорной борьбе он сумел шаг за шагом, методично завоевать господство в воздухе. Он поставил английскому правительству требование предоставить ему 4 тыс. тяжелых бомбардировщиков дальнего действия и 1 тыс. скоростных самолетов типа «Москито». Это давало ему возможность постоянно держать над Германией до 1 тыс. самолетов. Однако в связи с нехваткой в Англии сырья эти условия были признаны утопическими, и он не получил такого количества самолетов. 1350 первоклассных четырехмоторных ночных бомбардировщиков грузоподъемностью до 9 т каждый и несколько крупных соединений скоростных бомбардировщиков составили тот максимум сил, на которые он мог рассчитывать в моменты предельного напряжения. С начала 1943 года к этой цифре прибавилось еще около 1 тыс. тяжелых бомбардировщиков из состава 8-го американского воздушного флота. Гаррис использовал данную ему «исполнительную власть» по отношению к своему высокоцивилизованному противнику так же сурово и деловито, как и тогда, когда, будучи командиром мелких бомбардировочных соединений, проводил карательные экспедиции против бунтовавших туземных племен Индии, Месопотамии и Трансиордании. Непрерывно совершенствуясь и добиваясь все большей эффективности в действиях своих соединений, он последовательно осуществлял разрушение городов Центральной Европы даже тогда, когда победа союзных армий была уже обеспечена.

Подобная деятельность Гарриса не встретила большого одобрения, и конец его карьеры не лишен известного трагизма. [222] Очень скоро сплошные руины немецких городов отрезвили победителей, и на голову «бомбардиров» со всех сторон посыпались упреки. Некогда превозносившемуся до небес «Нельсону воздуха» пришлось выдержать весьма суровую критику. У наиболее влиятельных соперников в Англии его действия уже давно вызывали ярость, а независимое и привилегированное положение, которым пользовалась бомбардировочная авиация, стало бельмом на глазу даже у его «коллег». Теперь они все ополчились против того «воздушного специалиста», который еще недавно возомнил, что он один может решить исход войны. К этому прибавилось еще и то, что Гаррис был резким, суровым человеком. Его никогда не окружала восторженная толпа друзей. Чтобы осуществлять свои планы, он должен был сначала доказывать правильность своих тезисов все новыми и новыми успехами и постоянно до предела напрягать свои силы. Среди британских ВВС потери бомбардировочной авиации были всегда наибольшими. Руководствуясь присущей ему строгостью поведения, Гаррис по вполне понятным причинам не терпел вблизи аэродромов ничего предосудительного, вроде присутствия женщин и т. п. Когда после войны четыре маршала авиации, занимавшие в королевской авиации самые высшие посты, были возведены в дворянское достоинство, единственным, кто не удостоился этой чести, был Гаррис. А в книгу почета погибших при обороне острова, находящуюся в Вестминстерском аббатстве, не занесен ни один погибший летчик бомбардировочной авиации. «И никто не знает почему»{75}. Вскоре новая внутриполитическая и международная обстановка, а также уход с политической арены его прежних покровителей и заказчиков заставили Гарриса покинуть Европу. Оставив о себе недоброе воспоминание, он возвратился в Родезию, откуда прибыл в качестве добровольца еще во время первой мировой войны. По случаю коронации этот «забытый герой второй мировой войны» был задним числом возведен королевой в бароны и награжден большим орденом. Это награждение, однако, не вызвало никаких симпатий у всех тех, кто в его отставке видел определенный назидательный [223] жест всему миру и кто теперь ставил себе вопрос: зачем понадобилось сейчас это запоздалое признание? Очень скоро Гаррис в своей книге «Стратегические бомбардировки» грубо и откровенно показал, что он не из тех, кто готов занять место на скамье бедных грешников или дать свалить на себя всю ответственность за «те жестокие разрушения, которые даже Аттила счел бы для себя позорными».

Английский командующий бомбардировочной авиацией рассматривал возложенную на него задачу разрушения Центральной Европы таким образом:

«Основные объекты военной промышленности следовало искать там, где они бывают в любой стране мира. то есть в самих городах. Следует особенно подчеркнуть, что, кроме как в Эссене, мы никогда не делали объектом налета какой-нибудь определенный завод. Разрушенное предприятие в городе мы всегда рассматривали как дополнительную удачу. Главной нашей целью всегда оставался центр города. Все старые немецкие города наиболее густо застроены к центру, а окраины их всегда более или менее свободны от построек. Поэтому центральная часть городов особенно чувствительна к зажигательным бомбам. Целью наших бомбардировок было остановить военное производство. Мы надеялись достигнуть этого с таким же успехом путем косвенного воздействия, то есть разрушением жилых помещений и жизненно важных учреждений, а также и путем уничтожения самих заводов».

Бомбометание без прицела, по площадям, было вызвано, очевидно, не столько внутренним убеждением, сколько сложившимися обстоятельствами, которые мешали английским летчикам производить дневные налеты и прицельно бомбить отдельные заманчивые объекты. Гаррис приводит в свою защиту такой аргумент:

«Бомбардировки, имеющие целью сломить моральный дух противника, являются своего рода актом отчаяния, объяснить который можно только неудавшимися ранее налетами на заводы ключевых отраслей промышленности».

Эта задача была впоследствии возложена на американские бомбардировочные соединения, обученные в просторах Калифорнии «точному бомбометанию».

1942 год был в Англии годом подготовки к общему наступлению. Началось интенсивное строительство тяжелых [224] бомбардировщиков, временно вытеснивших из общей программы вооружений все остальные виды оружия. Однако в конце 1942 года бомбардировочная авиация составляла лишь самую маленькую часть английских ВВС. Для того чтобы от экспериментирования перейти теперь к твердым представлениям и нормам, нужно было путем кропотливой научно-исследовательской работы создать необходимую теоретическую основу бомбометания и подкрепить ее летной практикой. Воздушные налеты на Любек, Росток, Оснабрюк и налет тысячи бомбардировщиков на Кёльн в первой половине 1942 года служили главным образом задаче получить при данных обстоятельствах наиболее полный эффект.

Последовавшая за этим серия налетов на Эссен, Кассель, Хамм, Мангейм, Бремен и Дюссельдорф носила опять-таки учебный характер. Для нападающих и обороняющихся стало известно следующее: налет средними силами (400-500 бомбардировщиков) может вывести из строя противовоздушную оборону одного среднего по величине города, но для того чтобы прорвать систему ПВО большого города и парализовать ее на длительное время, не предпринимая крупных повторных ударов, требуется участие не менее тысячи бомбардировщиков. Поскольку над Рурским индустриальным районом постоянно стоит облако дыма и копоти, а навигационные приборы и радиолокационные установки того времени были еще несовершенными, все операции, проводившиеся союзниками во второй половине 1942 года, оказывались безуспешными. Рур работал и производил даже больше, чем когда-либо.

«Хотя мы постепенно и добились столь необходимой нам точности попадания в ночных условиях, военная промышленность Германии и моральная сила сопротивления ее гражданского населения бомбардировками 1942 года сломлены не были. Мы недооценили силу немецкого народа» (Черчилль).

Общее наступление началось только весной 1943 года, после того как на конференции в Касабланке были определены основные моменты стратегического руководства:

«Необходимо настолько расстроить и разрушить военную, хозяйственную и индустриальную мощь Германии и так ослабить моральный дух ее народа, чтобы он потерял всякую способность к военному сопротивлению». [225]

В соответствии с этим командующему английской бомбардировочной авиацией было дано краткое и ясное указание: «Начать самые интенсивные бомбардировки промышленных объектов Германии». Гаррис истолковал его таким образом: «Практически я получил свободу бомбить любой немецкий город с населением в 100 тыс. человек и более». Воля немецкого гражданского населения к сопротивлению должна была быть сломлена в стенах его же собственных городов.

Общее воздушное наступление, продолжавшееся целый год, проводилось по трем основным направлениям: против Рура, где в результате усовершенствования англичанами радарных самолетных установок их действия стали более успешными; по городам восточное Рура с целью их планомерного разрушения и против столицы Германии, где целая серия интенсивных налетов в конце осени и зимой 1943/44 года не дала решающего успеха. Среди многочисленных налетов этого периода войны особенно выделяется массированный многодневный налет трех тысяч бомбардировщиков на Гамбург в конце июля — начале августа 1943 года. В течение 9 дней было совершено 4 ночных, 3 дневных и множество беспокоящих налетов. Было сброшено 9 тыс. различных бомб, главным образом легких зажигательных, и тяжелых воздушных мин, предназначенных для разрушения целых кварталов.

Как и все налеты на города, это был открытый террористический налет, имевший целью произвести как можно больше разрушений в густо застроенных жилых районах. Этот «звездный налет» английских ВВС на миллионный город, стоивший ему 40 тыс. человеческих жизней и уничтоживший 4/5 всей жилой площади, означал как для наступающих, так и для обороняющихся, что в воздушной войне произошел значительный сдвиг. Однако Гарриса этот налет убедил в том, что даже такое колоссальное предприятие не может решающим образом приблизить окончательное поражение противника. Это невозможно было сделать, ибо у англичан пока еще не хватало сил для быстрого и почти одновременного разрушения по меньшей мере шести таких крупных городов, как Гамбург. Командующий бомбардировочной авиацией разочарованно замечает по этому поводу: «Я не могу больше надеяться на то, что мы сможем нанести [226] поражение с воздуха крупнейшей промышленной державе Европы, если для этого мне дается в распоряжение всего лишь 600 — 700 тяжелых бомбардировщиков»{76}. После налета на Гамбург бомбардировочная война стала оказывать действие, обратное тому, которое от нее ожидалось. Большинство немецких городов было уже сожжено до основания, но этот террор, казалось, скорее повышал, чем подрывал силу сопротивления немцев. Ужасный танец смерти немецких городов продолжался, как часть планомерной войны на измор.

Налет на Гамбург был переломным моментом воздушной войны не только для наступающих, но в первую очередь для противовоздушной обороны Германии. С этого времени превосходство противника в воздухе не могли скрыть никакие ухищрения и приемы немецкой пропаганды. После этой беспрецедентной катастрофы население еще не подвергшихся налетам городов ожидало рано или поздно той же участи. Начались широкие мероприятия по эвакуации населения, не занятого в производстве. Эта эвакуация приняла размеры какого-то «переселения народов» в восточные районы Германии, до сих пор не подвергавшиеся такой опасности. Этим самым немецкое командование открыто признало, что оно уже не в состоянии защитить население своей страны. После налета союзников на Гамбург авторитет Геринга был окончательно подорван.